Олег Языков - Крылья Тура. Командировка [2 том полностью]

"От Советского информбюро…

В течение 22 апреля на Кубани, северо-восточнее Новороссийска, наши войска артиллерийским огнём и бомбардировкой с воздуха продолжали разрушать укрепления противника.

В воздушных боях сбито 35, огнём зенитной артиллерии 21, а всего 56 немецких самолётов. Наши потери 11 самолётов. На других участках фронта ничего существенного не произошло…"

Тем же вечером, но уже в столовке —

— А что ты, Витя, даже и не стрелял в бою?

— Нет, он теперь только командует, а стреляет всякая мелочь и пузота, вроде Демыча с Петруччо! А оне с высоты только пальчиком указуют — туда, мол, стрельните, братцы!

Я в это время стоял над здоровенной кастрюлей с крышкой в одной руке и "разводящим" в другой. Нужно что-то сказать, а то заклюют ведь.

— А ведь вы и сами не поняли, насколько вы правы, ребята. Я — командир эскадрильи. Я теперь воюю не одним самолетом, а звеньями! Вот так! — я прикрылся крышкой от кастрюли и угрожающе поднял руку с половником над головой.

— Одним звеном я прикрылся, а другим — ударил! И, напомните мне, сколько мессеров упало-то? А? Вот, видите… А вы — не стрелял! Мне и стрелять не надо. Я одним махом семерых побивахом! Подставляй миску — давай плесну горяченького!

Народ молча задумался…

Глава 6

Теперь пора сказать и о другом. О своих возможностях и их применении в деле борьбы с немецко-фашистскими оккупантами.

Долго прятать от широкой общественности шалости с пирозарядами не удалось бы даже Гарри Гудини. Да я их, собственно, и не скрывал. Тем более что "широкая общественность" сама и стреляла, сама и наблюдала, как очереди полыхают по земле. Самолетов пирозарядами еще никто, кроме меня, не сбивал. Да, кстати, тот "Не-111", бортстрелок которого засадил мне в мотор, все же упал. Он стал пятнадцатым сбитым мной самолетом врага. Комполка мне ничего не говорил, но его довольный вид явно показывал — представление на Героя уже ушло по инстанциям. Ну да ладно — не об этом сейчас…

Так вот. Ребят просто распирало от любопытства. Я читал их мечущиеся, как летучие мыши под светом мощного прожектора, мысли как открытую книгу, посмеивался, и ждал наиболее подходящего случая. Начинать разговор надо так, чтобы одним разом и окончательно расставить все точки над всеми буквами "i". Тем более что около меня крутился еще один о-о-чень любопытный молодой человек, служивший по другому ведомству.

Ребята — молодцы, долго раскачиваться не стали и, пошушукавшись с остальными, Толя Рукавишников и Демыч, как наиболее авторитетные и заслуженные летчики эскадрильи, как бы невзначай "спланировали" ко мне вечером того же дня и взяли меня "в клещи".

— А ты нам ничего не хочешь сказать, Виктор? — похлопывая прутиком по голенищу сапога, индифферентно спросил Блондинчик.

— Ага, Витя, давай, давай — колись! — тут же подсуетился радостно ожидающий раскрытия тайны смысла жизни на земле обычно по-хохляцки сдержанный Демыч.

— О чем это вы, ребята? — сделал удивленно-анимешные глазки я. — Что я вам должен еще сказать? Все, что надо — я вам на разборе сказал, забыли что-то важное? Так записывать надо… Ты, Демыч, ремень-то подтяни, а то кобура тебя скоро под коленки бить будет.

— Ты не крути, Витя! — подтягивая ремень, обиженно начал Демыч, — Ты скажи, чё это было-то? Ну, когда мы Илов прикрывали. Где это видано, чтобы очередь по земле как залп "Катюши" взрывалась? Там ведь все горело!

— И у меня… Что это, Виктор? И еще… — ребята смущенно переглянулись, и Толя, решившись, продолжил. — Кто нарисован на твоей машине, Витя, а? Только не надо снова: "Дед, дед…" Я чуть умом не двинулся, да хорошо ребята поддержали, сказали, что тоже что-то такое замечали… Ты знаешь, Виктор, что этот дед на капоте во время боя шевелится?

Последние слова Блондинчик сказал шепотом и оглядываясь, как будто нашкодил и ждет, что кто-то его сейчас возьмет за ухо.

Та-а-к, а вот этого я и сам не знал. Ну, Дед, ты и даешь! Нет, не может этого быть. Там, по борту, выхлоп из патрубков мотора идет. Он ведь горячий, выхлоп-то. Воздух дрожит, своего рода горячая воздушная линза получается. Вот и показалось, наверное, ребятам. Не может же рисунок шевелиться! И что делать? Скажу-ка я основное, а там пусть сами идут к пращуру и с ним калякают. Тут нужен личный разговор. В душу Он им должен заглянуть, чтобы ответить.

— Я, ребята, вам и не врал. Это на самом деле дед… а точнее — наш Пращур. А еще — Отец воинов. Давным-давно, еще задолго до Ильи Муромца, наши предки верили, что Родину нашу бережет Отец воинов — грозовой и грозный Перун… И были у Перуна грозные дружины. Не так-то просто было стать воином Перуна, эту честь надо было заслужить. И служить ему и своему народу всю жизнь, честно и преданно, не щадя ни крови, ни жизни своей…

— Виктор, да ты что, в бога веришь? Ты же комсомолец? — ахнул Демыч, чистая, простая душа.

— А я разве произнес слово "бог"? Что-то не припомню… Я сказал — дед, пращур, старший родич, отец воинов. Где тут бог, а? А ну-ка, поправь меня!

— В-в-верно, не говорил ты… Ну, все равно — он же бог!

— Он хранитель нашей земли, нашего народа! Пока гремит гром, и блещут его молнии — нет на моей земле места нечисти! А мы — его дружина, — его огнем призваны очистить нашу землю от черной пакости, так или не так?

— Та-а-к…

— Ну, вот, сам же говоришь… А бог там или не бог… Разве это важно? Да и кому это интересно? А вот огонь он мне дал и разрешил передать его тем, кто этого достоин. Я и рискнул им с вами поделиться, да видно поспешил я… Поторопился.

— Нет-нет, Витя, ты что? — испугались ребята, — как ты можешь так говорить? Не понял ты нас, погоди, не спеши с выводами, не торопись. А Перун…

— Лучше называйте его Дедом, ребята! Так и проще, да и для посторонних ушей безопасней будет. Хоть мы и не прячемся, но и балабонить на весь свет не надо. Дело воинское, — излишней трепотни и шума оно не любит.

— Ясно, Витя, ясно… Так Дед… он как — всех огнем оделяет?

— Нет, пока только меня…

— А он что, только для русских? А как же другие ребята в эскадрилье? У нас и татарин есть, и казах, и грузин…

— Да о чем вы, ребята? Они что, не воины разве? Не Родину они, что ли, защищают? Какая разница, какого народа кровь в твоих венах бежит, главное — какие дела твои, правде или кривде ты служишь, вот что главное… Да и увидит Пращур их души, прочтет самые сокровенные мысли. Если есть в человеке гнильца, не сможет он говорить с Дедом, не ответит Дед живому мертвецу. А лезть, пыжиться будет — сгорит от его молний!

Над нами прокатился короткий весенний гром. Ну, и что из этого? Гром, как гром. Я и говорю — весенний гром… Это вам не зимний гром, тот намно-о-го реже бывает.

Ребята автоматом уставились в небо с раскрытыми ртами. Я хохотнул.

— В общем, так, ребята! Вы как-нибудь вечерочком, те, кто хочет, конечно, сядьте рядом с "Дедушкой", покурите, помолчите… И поговорите со стариком, душой поговорите. Не ждите немедленных ответов, а прислушивайтесь… В том числе — и к своей душе прислушивайтесь. А вдруг что новое проявится? А? Мужество, спокойствие в бою… Ну, не знаю я, как он вам ответит! Но если заслуживаете — ответит обязательно.

Для меня этот разговор был еще не окончен. Должен был подойти еще один человек. Он уже должен был знать, что что-то во второй эскадрилье произошло, и что это что-то требует полного разъяснения. Так оно и вышло.

— Здорово, Туровцев! Что-то мы с тобой давненько не виделись! — на меня ласковым и ясным, опытным чекистским взором смотрел капитан "Смерша" Сережа Иванецкий.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — радостно гаркнул я, поедая начальство глазами.

— Все тебе шуточки, Виктор, а я действительно соскучился по тебе. Особенно — по нашим разговорам. Нет-нет, да и что-нибудь интересненькое от тебя и почерпнешь. Нестандартно ты мыслишь, Витя, интересно с тобой поговорить…

Я всмотрелся в глаза Сергея. А ведь ты, Серега, почти и не врешь… Но вот сейчас тебя интересует совсем не это… Дедушка тебя интересует, капитан Иванецкий, точнее — непонятная суета вокруг него, отмеченная твоими информаторами. Да еще и непонятная активность среди молодых пилотов эскадрильи. Уж не заговор ли? Не намерение совершить групповой перелет к противнику? Нет, ты, конечно, не такой дурак, но эти непонятки тебе ох как не по сердцу! Тебе нужна ясность. Ну, что ж, ясность нужна и мне!

— …Интересно, так давай поговорим. Пойдем вон в тенек — сядем за "Дедушкой".

Иванецкий на мое предложение прореагировал абсолютно спокойно. Либо он еще не связал весь этот сыр-бор с Дедом, либо — просто и в мыслях не допускал такого. Скорее — последнее. Капитан — тертый калач, убежденный материалист, да и мировоззрение у него поставлено на должную высоту.

— Что ты хотел узнать, Сергей? — я откинулся на еще теплый капот истребителя, вытянул ноги и блаженно вздохнул. Хорошо! Набегался я сегодня — аж ноги гудят.